Физическая трудность важнее цифрового смахивания: Джеймс Мерриган рецензирует книгу Танада Аарона «Мы увидимся сейчас» в Pallas Projects в Дублине

Поделитесь Facebook, Twitter, Google Plus, Pinterest, электронной почтой

от админ 13 июля, 2023, 12:00 0Комментарии

В 1990-е годы художники, работающие в самых разных техниках, от живописи до инсталляции, переописывали мир в образе «не-места». Не-места, придуманные французским антропологом Марком Оже, представляют собой переходные пространства (автомагистрали, аэропорты, гостиничные номера), расположенные между местами, которые более культурно устоялись и статичны. В таких «неместах» социально сконструированная идентичность человека менее определенна, группы не могут образовываться, и пронизывает одиночество. Как говорила Гертруда Стайн: «В не-месте нет там».

Искусство в каком-то смысле — это отображение тех частей мира, которые мы не замечаем и не ценим, но открываем заново в произведении искусства.

Для современного художника эти не-места являются идеальной метафорой отвлеченного политического тела, члены которого занимаются своей повседневной жизнью, не обращая внимания на пороговые уголки и закоулки общества. В каком-то смысле переходное не-место — это чудесный фон и возможность для художника продемонстрировать то, что находится на виду, что-то одновременно знакомое, но игнорируемое обществом в целом. Искусство в каком-то смысле — это отображение тех частей мира, которые мы не замечаем и не ценим, но заново открываем в произведении искусства.

Самые обычные не-места, переописанные современным художником, обладают сверхъестественным свойством, свидетельствующим о влиянии Фрейда. Художники-инсталляторы, такие как Майк Нельсон, Марк Мандерс, Мирослав Балка, Грегор Шнайдер и фотографы Томас Деманд и Джефф Уолл, создают странные, но знакомые пространства, усеянные объектами и реквизитом, которые нарушают нормальность их архитектуры театром абсурда и психологией искусства. страх.

В том же жутком духе художники-концептуалисты и минималисты 1970-х годов представляли зрителю почти пустые пространства галерей, как, например, удаление перегородки галереи Майклом Ашером, чтобы раскрыть махинации администрации галереи, и ничего более; или мастурбационная механика желания, представленная в «Семенной грядке» Вито Аккончи, где художник дрочил под одиноким деревянным пандусом в пустой галерее. Ближе к мейнстриму, «Догвилль» Ларса фон Триера (2003) с Николь Кидман в главной роли является хорошим примером того, как превращение сцены фильма в меловые контуры может преследовать зрителя собственным воображением и желаниями, как чернильная клякса Роршаха, драматизированная в психологическом фильме. Телевизионная драма.

Почему такое длинное предисловие к обзору (моему первому обзору для журнала Village) персональной выставки Танада Аарона «Увидимся сейчас» в Pallas-Projects в Дублине? Что ж, я хочу начать это критическое предприятие с того, что ясно подчеркну важность контекста и условий оценки — того, что Кристоф Менке более уместно называет «предчувствием» — современного искусства. Если в понимании искусства мы имеем дело с субъективностью и идеологией, а не с истиной и фактами, полезно, если вы вооружитесь небольшим контекстом.

Контекст (или призрак), который преследует работу Танада Аарона в Pallas Projects Dublin, — это сотрудничество. На протяжении почти десяти лет художник играл важную роль в создании деревянных экспозиций и галерейной мебели для выставок ирландского искусства. Кураторы, художественные институции и художники постоянно использовали ремесленную чувствительность Аарона. Поначалу Аарон был известен как часть трио художников (вместе с Андреасом фон Кноблохом и Томом Уоттом), которые устраивали выставки на своих условиях, а не под эгидой кураторов и художественных институций, которым хотелось еще одного кусочка стеллажа. или стол для украшения своих административных настроек. В этих тщательно подобранных контекстах Аарон, фон Кноблох и Ватт стали художниками-техниками, которым за свои столярные навыки было поручено изготавливать декорации для выставок, что поначалу было чем-то новым, но затем стало общепринятым.